Печать
Категория: Город и горожане
Просмотров: 2043
 
Для мамы мы всегда будем оставаться маленькими  детьми, сколько бы лет нам ни исполнилось. Даже если у самих у нас уже будут дети, а, возможно, и внуки.  Какое счастье – знать и понимать, что твоя мама жива, и ты можешь в любой момент услышать её голос, увидеть родные глаза, прижаться к её груди. И пока живут наши мамы, мы навсегда – её дети, и кажется, что вся жизнь ещё впереди! Жаль, что осознание значимости своей Мамы приходит намного позднее в нашей жизни для некоторых людей.
Наталье Васильевне Молотковой повезло: «Мама – смысл моей жизни. Каждый день мы обязательно созваниваемся. Если вдруг я не могу услышать её родной голос, в душе – пустота». Седьмого ноября Клавдии Александровне Кузьминой исполнится 90 лет.  «Судьба досталась моей матери нелёгкая, но она с честью выходила из тяжёлых положений. Как она смогла всё пережить? Теперь я часто задумываюсь об этом и … ещё больше люблю и восхищаюсь своей мамой».
 
Из рабоче-крестьянской семьи
 
Родилась Клавдия Александровна Белова (в замужестве – Кузьмина)  в далёком 1926 году в деревне Ручьи  Скугровского сельсовета  Дновского района в рабоче-крестьянской семье. Папа Александр работал бригадиром, машиноведом. После освобождения города Дно от немцев был назначен председателем колхоза «Красные ручьи». Мама Людмила работала овощеводом, затем дояркой. В семье воспитывали двоих детей: Клавдию и её младшую сестру. Сестра Мария была младше Клавы на 5 лет. До 1941 года семья  проживала в деревне Ручьи. 
Из детских воспоминаний у Клавдии осталось в памяти, как надевали на нее много разной одеж-ды, чтобы не отобрали. Это было тогда, когда пришли раскулачивать деда. «А ещё часто вспоминаю, как приходил мой крёстный Михаил Зайцев, уроженец деревни Выскодь. Он работал в Скуграх  в лавке, навещая меня,  всегда приносил много конфет»…
 В 1941 году Клавдия  окончила неполную среднюю Скугровскую школу – семь классов. 
 
Немцы хватали гусей...
 
«О начале войны мы узнали от нашей родственницы из Риги, –  рассказывает Клавдия Александровна.  – Её привезли вместе с ребёнком к нам в Ручьи для безопас-ности, так как думали, что досюда немец не дойдёт. Но приехав сюда, она поменяла решение и уехала от нас в Ленинград. Мы тоже стали собираться, погрузили вещи на повозку, но папа сказал: «Не успеем доехать в  Дно,  потому что уже слышна канонада взрывов и стрельбы со стороны Порхова». И оказался прав. Уже  к вечеру немцы въезжали в нашу деревню на мотоциклах, и мы их увидели первый раз. Они останавливались, хватали гусей, отворачивали им головы и ехали дальше. 
Знаю, что в Скуграх стоял немецкий штаб. Немцы отправляли молодёжь с  15 лет на работу под Старую Руссу на лесоповал.  Для того, чтобы меня не забрали туда,  мой отец попросил своего знакомого, имеющего доступ к документам, чтобы он убавил мне один год, якобы я родилась в 1927 году. В 1941 году меня пронесло, а вот в 1942 году я уже подходила по возрасту для отправки. 
Я работала на железной дороге, мы очищали пути Бологовского и Витебского парков от мусора. Но мы не только работали, а ещё вредили немцам: откручивали шторы в стоящих вагонах, распарывали сиденья и даже обрезали занавески, перекрашивали материал и шили из  него юбки».
 
Перед фрицами не вертелись!
 
«Вспоминаю часто, как мы увидели наших пленных, которых перевозили в товарных вагонах. Однаж-ды на первом пути Витебской стороны остановился эшелон с пленными. Мы в это время обедали, но, увидев приоткрытую дверь в вагоне, побежали к ней и стали бросать туда всё, что у нас осталось от обеда. Пленные выбросили небольшой свёрток нам. Развернув его в каптёрке, мы обнаружили записку. Там  были слова: «Русские вы девочки, вы причёски сделали, и перед фрицами вертелись вы юлой». Вот так. Знаю, что всякие бывали и наши русские девчонки, но это явно не по адресу. За нами наблюдал немец, и на следующий день нас пятерых повели на допрос в жандармерию»...
Жандармерия находилась на месте, где сейчас располагается  железнодорожная  полиция на улице Ленина. В кабинет заводили по-одному. Там сидел немец. Рядом с ним – огромная собака. На большом столе лежала плеть.
«Девочек отправили на лесозаготовки, а меня, самую младшую, предупредили о нарушении режима»…
 
Нашли золотые украшения беженки
 
«Однажды у нас прошёл слух: того, кто работает на железной дороге, отправят в Германию. Я решила не пойти на работу. Мои родители испугались: «Ведь тебя же будут искать!» Но взяли и перевезли меня к маминой сестре в деревню Берёзка Порховского района. Какое-то время я там пожила. Спустя некоторое время к моим родителям приехали немцы за  мной. Отец ответил, что отправил меня на работу, а где сейчас, не знает, не видел. Немцы  предупредили отца: «Если не найдёте, то вам грозит расстрел». Тогда мои родители спешно решили переехать в деревню Сырковичи Порховского района, на родину мамы,  находящуюся в километре от деревни Берёзка, а в нашем доме осталась жить беженка Анна Михайловна Рон. В 1944 году, 7 января, её расстреляли немцы. Об этом есть запись в книге памяти Псковской области,  в томе, посвященном истории Дедовичского и Дновского районов. 
Когда  мама с папой вернулись в феврале в свой дом в деревню Ручьи, то  увидели труп Анны Михайловны, присыпанный землёй.   Они решили похоронить Анну по-человечески. Перекладывая её в гроб, наспех сколоченный отцом  из обгоревших досок, мама обнаружила зашитые в подкладке  пальто золотые украшения: браслет, золотые часики, крестик. Потом  это богатство помогло выжить нашей семье, ведь его можно было обменять на хлеб и одежду».
 
В лапы полицаев и концлагерь
 
«В Сырковичах родители стали жить в свободной избе родственников, а  я  вернулась к ним. Однажды родители перевозили на лошадях на двух подводах зерно и муку, вместе с ними была моя тринадцатилетняя сестра Мария  и мой дядя. Вдруг их остановили партизаны (так подумали родители,  так как у них была соответствующая одежда). Оказалось, что это были переодетые полицаи, да к тому же пьяные. Они их посадили на свои повозки и  повезли через деревню Заполянье. По дороге  из  одного из домов  вышел человек, им оказался настоящий партизан, и они  его тоже забрали с собой. Пока ехали по дороге, правда раскрылась, тогда мой дядя скатился с саней в снег и ползком сначала, а затем бегом смог вернуться в Сырковичи и рассказал об этом мне и тёте.
Родители рассказывали потом, что  немцы привезли их в Порхов,  в концлагерь, посадили в отдельные камеры мужчин и женщин, кормили из консервных банок плесневелым горохом. Партизана Амосова (не помню уже его имени) водили каждый день на допросы, и однаж-ды он не вернулся в камеру. 
Мои родители спланировали побег. 
Недалеко от камер и лагеря стояли коровы. Женщины ходили их доить, а мужчины затем убирали и чистили  за ними. Папа предложил  попробовать пройти мимо часового с банками мимо и не вернуться, а уйти в лес. Мама с сестрой так и сделали, но всё ждали, что сейчас сзади будут выстрелы. Они даже боялись обернуться посмотреть. Всё-таки мама решилась, сказав моей сестре: «Муся, посмотри назад, папа идёт за нами?». «Идёт!», – ответила она.  Это означало, что отец повторил этот трюк и тоже смог уйти. То ли немец не видел, а,  может, просто пожалел. Немцы тоже встречались разные.  Родители и сестра  вернулись в лес и стали жить в землянке»… 
 
В окопы 
 
«Однажды немцы собрали всё население ближайших деревень и погнали в Германию. На подходе к деревне Тригорша Порховского района мы с моими двоюродными братьями решили остаться и завернули за угол, договорившись о побеге. Когда обоз начал переправляться через железнодорожный переезд, мы по одному стали уходить. Где ползком, пробираясь огородами, а где мелкими перебежками  двигались по направлению к деревне Сырковичи. Деревня была сожжена. То здесь, то там валялись обгоревшие и брошенные в спешке вещи. Мы нашли белые простыни в обгоревшем чемодане, набросив их на себя, перешли через речку и пришли в лес, в окопы около деревень Высоцко, Малышево. Там находились жители близлежащих деревень». 
 
«Меня подгоняла злость»
 
«На следующий день нас партизаны привезли в  деревню Павы, где меня сразу направили в особый отдел. Помню, что начальником там был Николай Протасов, вместе с ним работал Василий Ботанин – начальник разведки. Они мне и сказали: «Ты будешь нашей разведчицей во втором отряде десятой партизанской Ленинградской бригады!».
Первое моё задание помню. Нужно было добраться в деревню Гривы Дновского района к связной Тамаре Пуковой. Я зашила в уголок пиджака записку-задание. Мне нужно было узнать и передать информацию своему начальнику, какие эшелоны стоят в парках и на территории вокзала, где и какие групповые мероприятия проводятся, в каком месте минируются объекты»…
– Клавдия Александровна, вам не было страшно?
– Страшно не было, да и не думала я об этом. Меня подгоняла злость  и хотелось мстить немцам… За то, что они сделали с моей землёй, с людьми, с моими родителями.  Шла там, где не было их, окольными путями, в основном ночью, иногда по пояс в снегу…
Очень хорошо помню следующее задание. Так как я очень хорошо знала всю местность нашего района, мне поручили провести двух подрывников к переезду между деревнями  Гривами и Чертёнами. Примерно в этом месте сейчас находится новый завод (городской микрорайон – ред.). Немецкая вышка стояла на переезде деревни Гривы. Подрывники должны были заложить тол под рельсы, чтобы взорвать немецкий поезд. Услышав со стороны Порхова приближение поезда, подрывники  меня отправили подальше от этого места. Когда я начала подходить к деревне Гривы, раздался оглушительный взрыв. Ребята уже догнали меня, а с вышки по нам и в сторону деревни стали стрелять немцы. Недалеко от Грив нас ждала спрятанная лошадь, на ней мы добрались до деревни Павы»…
«Не раз ещё приходилось нам выполнять задания по подрыву поездов, а также и другие задания по передаче информации.  Помню, один раз пришлось идти сорок километров по камышам. Таких, как я, было много, девчат и парней, которые делали всё, чтобы приблизить нашу победу. И не считали они, что это подвиг. Просто иначе они не могли поступить»…
 
Чтобы спасти раненых...
 
«24 февраля 1944 года освободили город Дно, а нас в марте окружили немцы в деревне Павы. Был дан  приказ отбиваться, держаться до последнего. Мне дали автомат, показали, что нужно делать, а ещё у нас был миномёт. Началась перестрелка, пошли раненые, их было много. И я получила другое задание помогать раненым в медпункте. Медпункт располагался в 
обыкновенной избе. Никогда не забуду эту картину из моей жизни: раненые на полу, на соломе, кто на скамейках, столах – лежат в крови. У одних  болтается «на ниточке» то рука, то нога. Врачи или медсёстры, чтобы спасти раненых тут же отрезали им руки и ноги и выбрасывали, возможности делать операции не было, а некоторых из них  на подводах отправляли в гос-питаль»…
«В этом бою ранили комиссара десятой партизанской Ленинградской бригады Матвея Ивановича Тимохина, бывшего первого секретаря райкома и партии города Дно до войны. В 1944-45 гг. он приступил опять к своим обязаннос-тям  первого секретаря, а вместе с ним  в город  вернулся Синельников, уроженец пос. Дедовичи, председателем горисполкома...
Но если бы в том роковом бою не подоспела Красная Армия в Павы,  мы  не остались бы в живых»…
 
Помочь родителям
 
«В конце марта 1944 года  наш отряд должен был идти в город Хвойное, находящийся  под Ленинградом,  на расформирование.  Я  отказалась туда идти, сказав руководству: «Я должна помочь своим родителям!».  Мне дали справку, что я находилась в десятой партизанской Ленинградской бригаде, была разведчицей. Получив лошадь и сани, я  отправилась к родителям в деревню Ручьи. Папа стал  строить  землянки женщинам и этим зарабатывать нашей семье на жизнь. Я тоже стала искать работу. Сначала меня отправили делать перепись нанесённого ущерба нашему району во время войны. Это была общественная работа. Затем устроилась кассиром в райфинотдел. Однажды из тыла приехал товарищ Руликов (к сожалению, не помню его имени), он организовал работу в городе Дно первого отделения государственного банка после освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Банк расположился на улице  Рабочей в простом частном доме. Руликов предложил мне работать в этом банке. Так, с 29 мая 1944 года я стала работать в государственном банке на разных долж-ностях. Со временем из кассиров перешла в бухгалтерию. Особенно тяжёлыми были послевоенные годы с 1944 по 1949 год»...
«Но жизнь продолжалась, начинал налаживаться быт, а мы были молоды, и нам очень хотелось жить. Хотелось мирной счастливой жизни, любить и быть любимой»…
 
(Продолжение в следующем номере)
Нина АФАНАСЬЕВА, 
фото автора